«Если это имело определенную режиссуру, режиссеру нужно поставить пять с плюсом»

- Крымского на Украине.

- Крымского на Украине, хотя в прежних интервью вы заявляли об амбициях стать депутатом Верховной рады.

- Да, я был кандидатом в народные депутаты от Партии регионов. Я и [представитель Крыма в Совете Федерации] Ольга Ковитиди были согласованы [участвовать] в парламентских выборах 2012 г. — она в первом округе Крыма, я — во втором в качестве мажоритарных кандидатов. Чтобы избраться, что называется, «в поле». Партийная конференция по выдвижению должна была быть в июне, и в мае я уехал в отпуск, как потом выяснилось, ошибочно. Когда мы пришли на конференцию, и для нее и для меня стало шоком, что вместо нас в списке были другие фамилии. Вот так закончился мой поход в народные депутаты. В итоге мне дали утешительный приз в виде места в списке Партии регионов — самое высокое из всех крымчан, но все равно заведомо непроходное — 151-е.

- Не жалеете о том, как сложились дальнейшие события, которые привели к референдуму и присоединению Крыма к России? Ведь в итоге получилось, что вы строили карьеру, а остались без должности?

- Сожаления нет. Если посмотреть чуть назад, еще до парламентских выборов 2012 г., последние лет пять-семь в Крыму шло скрытое, непубличное противостояние между местными крымскими элитами и донецкими элитами, которые по факту управляли Крымом и которых называли «македонцами», потому что у нас макеевская группа донецких была у власти. И вот в этой борьбе против «македонского правления» очень многие крымские политики всегда искали поддержки в Москве, пытаясь разыгрывать пророссийский вектор в Крыму, где проживает 59% этнических русских, которые всегда смотрели в сторону России. Даже программа крымского отделения Партии регионов, украинского аналога «Единой России», заметно отличалась от программы в остальной части Украины. В Крыму Партии регионов был необходим бренд пророссийской политической силы — вот такой был казус. Например, мы смело выступали в поддержку русского языка, откровенно делали пророссийский посыл электорату. И так все это постепенно зрело. В своих публичных заявлениях даже того периода я активно занимал пророссийскую позицию, даже будучи членом Партии регионов, которая в других частях страны должна была балансировать с учетом интересов западноукраинского электората.

- Это не противоречило вашему стремлению пройти в Раду?

- Я понимал, что преодолеть донецкое сопротивление можно только через Киев, заручившись поддержкой высшего руководства страны в статусе народного депутата. Это исключительно была площадка для возвращения в Крым.

- Итак, к осени 2013 г. вы оказались на должности вице-премьера...

- Я боролся за эту должность. После избирательной кампании осени 2012 г., когда я не стал народным депутатом, я выдвинул условие руководителю Партии регионов и премьер-министру Анатолию Могилеву: я отработал на партию и хочу получить пост вице-премьера. В феврале, когда я этот статус не получил, я написал заявление с поста председателя постоянной комиссии по санаторно-курортному комплексу и сообщил ему, что буду ожидать решение в статусе обычного крымского депутата. Это была достаточно громкая отставка на тот момент в Крыму. Могилев был удивлен такому решению и зрел очень долго. Спикер Владимир Константинов сказал мне тогда: «Извини, тебя «прокатили» донецкие, они не хотят делиться с крымскими властью». И я начал занимать публично более агрессивную антидонецкую позицию. После одного из моих резких публичных заявлений буквально на следующий день Могилев пригласил и предложил вице-премьера.

- СМИ писали, что Могилева удалось продавить при поддержке Киева и Москвы.

- В крымском отделении Партии регионов я и Константинов были, наверное, самыми пророссийскими политиками. У меня были очень добрые отношения в Москве.

- А с кем?

- Вообще, моим лоббистом на определенном этапе был мой друг Дмитрий Саблин. Он представлял «Боевое братство». Он с Украины, родом из Мариуполя. И он меня заводил в разные кабинеты. Когда была борьба за крымский электорат, мы два года подряд проводили в Симферополе форум «Крым – мост дружбы Украины и России» под брендом Партии регионов и «Единой России». На него один раз приезжал тогда спикер Госдумы Борис Грызлов, руководители комитета по делам СНГ. Форум по факту организовывали мы с Саблиным.

- Как все-таки добились согласия Могилева, который сопротивлялся вашему назначению?

- Использовался аргумент о возможности более плотной работы с Москвой. И плюс у меня был определенный рейтинг и публичность в Крыму на тот момент, а также определенные медиавозможности. Могилев просто не захотел обострять ситуацию в преддверии грядущих президентских выборов [президента Украины Виктора] Януковича 2015 г. и решил поделиться с крымскими властью. В сентябре 2013 г. я стал крымчанином в правительстве Могилева со статусом вице-премьера, курирующего экономический блок, что само по себе было впервые за крымский период донецкого владычества. И конечно, это произошло не без помощи Москвы.

- На Могилева из Москвы надавили?

- Не надавили, а попросили очень вежливо.

- И вы оказались в гуще событий...

- На самом деле все это зрело. Когда что-то зреет, политики обычно стараются разглядеть и возглавить процесс. На Украине и в Крыму на тот момент происходил экономический коллапс, страна искусственно держалась на внешних займах, и было ясно, что это путь в никуда. Единственный вариант, и я об этом неоднократно докладывал Могилеву, если мы не хотим окончательной экономической катастрофы, когда пытался пробалансировать Янукович — между Россией и Европой: нужно было заходить с инвестиционными предложениями в Китай. Этот разговор с Могилевым у меня был в августе, еще до назначения, и он сразу отправил меня в Китай в статусе советника. Я объездил практически весь Китай, и мы договорились о входе китайских инвесторов в Крым. Были проведены успешные переговоры с китайским миллиардером Ван Цзином, который строит канал, параллельный Панамскому. Договорились о строительстве крупного порта и других проектах.

Майдан определяет судьбу Крыма

- Когда и как возникла идея о переходе Крыма в Россию?

- Эта тема обсуждалась в крымском политбомонде. В частности, мы с Константиновым говорили об этом, но не в кабинетах, а в тех местах, где можно было спокойно поговорить.

- Где такие места в Симферополе?

- Например, мы с ним встречались на катке на улице Толстого в Симферополе. У Константинова там было скромное кафе, где мы встречались и разговаривали. Буквально речь шла о том, что наступают очень сложные времена и нужно что-то делать. Это было задолго до всех этих событий. То есть в политтусовке Крыма все эти истории, связанные с донецким владычеством, зрели. Все устали. Если при Ющенко была жестокая украинизация, то при Януковиче все надеялись, что будет просвет для Крыма. И он в какой-то степени наступил. Но крымские элиты все равно были в статусе бесправных — не влияли на принятие решений, потому что Крымом жестко рулили киевско-донецкие руководители. Для крымских политэлит даже с точки зрения самосохранения влияния на процессы было желание уйти. Говорили так: ну какая разница, будет Крымом править Москва или Киев? Москва хоть свои, хоть русские. А среди рядовых граждан пророссийские настроения были объективны, люди действительно хотели и считали решение Хрущева о передаче Крыма Украине катастрофической ошибкой. Особенно эти настроение были сильны в Севастополе, в Крыму — чуть меньше.

- Вы делали какие-то социологические замеры этих настроений?

- Могу удивить. Есть украинский Центр Разумкова, финансируемый на гранты США, который регулярно мониторил общественное мнение. Там были парадоксальные результаты. Например, при Ющенко в 2007 г. количество сторонников воссоединения Крыма с Россией измерялось под 73%, а после победы Януковича в 2010 г. — пришел же свой, гарантировавший русскому языку статус государственного, — 37%. У людей появилась надежда, что он снимет проблемы по языку, что крымчан реально раздражало. Пенсионеры жаловались, что не могли читать аннотации к лекарствам на украинском языке. Молодежь — потому что многие голливудские блокабастеры в кинотеатрах шли на украинском языке даже без русских субтитров.

- А вам это мешало?

- Я свободно говорю на украинском, защищался на украинском. Меня это не смущало - привык, наверное.

- Когда все же окончательное решение сближения с Россией созрело в крымских элитах?

- Это случилось в августе 2011 г., когда умер Василий Джарты. Он был сильным управленцем, хоть и давил крымчан в руководстве. После этого возникла пауза. В Крыму три месяца не было премьера. И. о. премьера был первый заместитель Павел Бурлаков, на чье место я потом пришел. Он тоже донецкий, из Макеевки. И вот в этот момент у крымских элит был такой ренессанс. Были ходящие к Януковичу, пытались его уговорить, что наконец-то крымчан нужно поставить руководителями Крыма. Ждали, что Константинова назначат. И в этот момент назначают донецкого генерала милиции Могилева премьером. Это ноябрь 2011 г. И тогда случилось полное разочарование в тусовке, как мы ее называли. Шептаться стали уже громче: "Ну ее, эту Украину... Они на нас с большой горы ложили, на Крым и крымчан. Нам нужно искать другие варианты». С этого момента все просто ждали шанса, и он наступил.

- Вы стали зампредом совмина Крыма. В Киеве начинается майдан. Что в этот момент происходит в Крыму?

- Когда начались первые процессы на майдане, это был ноябрь 2013 г., у нас было полное спокойствие, и первая наша реакция была: ну и что? То есть абсолютное спокойствие. Были уверены, что Янукович крепкий мужик, не будет отступать, как в 2004 г., не сдаст и не сольет. Когда же события получили развитие, мы начали получать вводные из Киева от Партии регионов и от администрации президента с просьбой мобилизовать людей на «антимайдан».

- От кого эти команды приходили?

- Из администрации, это, понятное дело, было неофициально. Депешу никто не подписывал, но неофициально, естественно, это все поддерживалось. А официально все шло по линии Парии регионов с просьбой к крымской организации. Конечно, крымчанам было далеко до Киева, и мы воспринимали все это как не нашу войну. Но очень многие искренне ехали поездами, автомобилями в Киев, чтобы противодействовать. И в этот момент начинается массовая раскачка общественного мнения через крымские СМИ, из майдана жестко представляли врага, мобилизованного по западной технологии. И вот тут уже была перейдена определенная черта.

- Сколько людей из Крыма ездили на антимайданы?

- Я могу говорить о тысячах десяти, максимум пятнадцати. Они, естественно, ротировались. И партия оказывала организационную поддержку, связанную с питанием, транспортом.

- Кто были эти люди?

- Это обычные крымчане, партийцы. Ответственными за сбор этих людей были руководители первичных партийных организаций на местах.

- Как вы сами оценивали события в тот момент?

- Для меня ключевой датой стало 6 декабря, когда проходил визит Януковича в Пекин. Я был одним из тех, кто готовил часть документов на подписание. В частности, именно 6 декабря было подписано соглашение в присутствии Януковича между Могилевым и руководителем китайской корпорации Ван Цзинем. Это был меморандум на инвестиции в $3,5 млрд в строительство порта в Крыму. В Киеве – майдан, а Янукович вместе с лидером КНР Си Цзиньпином проводит масштабные мероприятия. Для меня это было фактором спокойствия: глубоко пополам, что происходит в Киеве, майдан побуянит, а потом приедет жесткий, сильный Янукович и наведет порядок. Потом были новогодние праздники. Но после рождественских праздников начала появляться уверенность, что это все закончится не так хорошо, как предсказывалось.

Сразу после рождественских праздников в Киеве пошли ежедневные майданы, вече, как их называли. Практически параллельно с киевскими событиями в Крыму тоже были попытки организовать майдан. Местные организации «Батькивщины», партии «Наша Украина» пытались собрать митинги, пытались работать через студентов, через социальные сети. Эти попытки не получили абсолютно никакой поддержки: максимум, что они смогли собрать, – 40 человек. Но был и Меджлис крымскотатарского народа, который занимал осторожную и выжидательную позицию. У меджлиса было категорическое невосприятие Партии регионов и тех лиц, которые в ней были. Очень важный момент еще, что Партия регионов занимались давлением на меджлис с апреля 2013 г., мы активно пытались приручить его. Делалось не так, как делается сейчас, скажем так, украинскими методами.

- Например?

- В частности, мы реанимировали совет представителей крымскотатарского народа при президенте Украины и сказали, что все кадровые назначения будут идти через него. Им руководил Лентун Беззазиев – сейчас он депутат крымского госсовета по списку «Единой России». И через него пытались поддавливать меджлис, абсолютно игнорируя и даже снимая с должностей меджлисовцев – в частности, Ремзи Ильясова, который сейчас вице-спикер, представитель меджлиса в парламенте, был снят с должности председателя комиссии, а на его место назначен Энвер Абдураимов, который был оппозиционно настроен к меджлису.

Дары волхвов

- Расскажите о роли христианской реликвии — афонских Даров волхвов, которые привозили в Крым в конце января 2014 г.

- Примерно на старый Новый год 13 января раздается звонок от Дмитрия Саблина, и он говорит, что в Крым прилетает борт с Дарами волхвов. И говорит: «Попроси Могилева встретить». Я ему ответил, что не хочу этим заниматься. Я осторожно отношусь ко всем религиям, считаю веру субъективным делом каждого человека. Не люблю на публике все эти вещи обсуждать. Но он настаивает: «Ты же в соседнем от Могилева кабинете? Зайди. Это феноменальное событие! Дары волхвов с Афона прилетают в Крым. Тем более в место, откуда на Руси пошло православие». Я под впечатлением от разговора с Дмитрием Саблиным захожу к Могилеву и рассказываю. Он вначале осторожно отреагировал. Он вообще милиционер, генерал, человек очень опытный и никогда не принимал решения сразу. Во всяком случае, никогда не делал это эмоционально. Поэтому он сказал: «Я услышал, давай подумаю». И через некоторое время он мне перезванивает и говорит: «Слушай, я навел справки, это действительно серьезное событие. Давай, организовываем все на высоком уровне, я встречу».

- Самолет с дарами действительно не смог сесть в Симферополе из-за непогоды?

- В Крыму, как назло или к счастью, это уже вопрос, была жуткая погода, завалило все снегом, лед – и аэропорт Симферополя категорически отказывался. Самолеты не летали, рейс авиакомпании «Международные авиалинии Украины» из Киева, например, не смог приземлиться, и его развернули обратно. Я звоню Саблину и говорю, что невозможно принять рейс. В это время они только готовились к вылету. И тогда он говорит: «Делай, что хочешь, но мы должны сесть на «Бельбек». А этот аэропорт управлялся через минобороны Украины. И мы при помощи Могилева уговорили военное руководство, и они разрешили посадку на военный украинский аэродром двух бортов с Дарами волхвов. Именно тогда я познакомился с Константином Малофеевым.

- Почему встречать рейс поехали вы?

- Могилев отказался ехать в последний момент. У него было много звонков из Киева, возможно, у него была какая-то информация. Не знаю почему, но он отказался. И я поехал встречать без него. Там уже были представители Черноморского флота России. Из крымчан был я и министр культуры Крыма.

- А из чиновников или политиков Севастополя кто был?

- Были определенные люди, но не первые лица. Мы встретили борт. И Дима [Саблин] мне говорит: «Я понимаю, что разные люди по-разному относятся к православным ценностям, но ты почувствуешь определенную энергию».

- А кто был в составе прибывшей с Дарами волхвов делегации?

- Из известных людей были Константин Малофеев и Дмитрий Саблин. Еще было несколько святых отцов, в том числе афонские старцы, которые дары сопровождали. Мы организовали несколько микроавтобусов, милицейское сопровождение. И в тот момент состоялся первый серьезный разговор на тему последовавших затем событий. Сразу скажу, Константин Малофеев не играл сколько-нибудь значимой роли в этих событиях. Он фактически только их привез, но с ним были определенные люди с которыми мы поговорили о перспективах. В частности, был Дмитрий Саблин, он был модератором.

- А Игорь Стрелков был в составе делегации?

- С Игорем Стрелковым я познакомился чуть позже, и у нас с ним сложились нормальные, добрые отношения. Это очень сильный духом человек.

Дальше мы отвезли святыню в собор в Симферополе. Я позвонил Могилеву: «Анатолий Владимирович, все-таки православные ценности, надо встретить». В итоге я его уговорил, он подъехал в храм, встретил. А после этого с ним очень сильно хотели поговорить, в частности Саблин и Малофеев, и еще пара известных людей, которых я не могу назвать, и убедить его. Но Могилев поклонился дарам, пожал руки, извинился за занятость и уехал. Встречаться он отказался. Он был очень преданным Януковичу и, видимо, не получив от него добро, просто решил воздержаться от встречи, дабы не войти в какие-то отношения, чтобы потом эту встречу никто не интерпретировал против него. Янукович же в тот момент уже находился в сложной игре между Западом и Востоком.

- В чем Саблин и Малофеев хотели его убедить?

- Поговорить на тему киевских событий. В тот момент какие-то ключевые решения, которые были приняты позже, они витали в воздухе, но прямо не назывались. Рассматривались разные теоретические возможности. Но скажу откровенно, именно в тот день я понял, что вероятность событий, которые произошли позже, очень высока. Например, в дискуссии с Малофеевым и Саблиным в автобусе я говорил: «Предположим, что в Киеве наступит полный хаос. Как мы себя будем вести?» Они ответили: «Нужно поднимать знамя независимого или как минимум абсолютно автономного Крыма».

- Первоначальной задачей была именно самостоятельность?

- Первоначально обсуждался вопрос, что крымские элиты получают абсолютную автономность от Киева. Вопрос территориальной целостности Украины не стоял в этот промежуток времени. На мой аргумент, что в Крыму 20 000 украинских военных, которым завтра могут дать команду, они говорили, что нужно общаться с руководством воинских частей и задавать вопрос: «Вы все же больше крымчане или вы подчиненные Киева?»

- То есть вы начали уже в январе?

- В январе мы только думали о том, что с ними нужно разговаривать, что если ситуация зайдет в тупик, не допустить, чтобы украинские военные развернули оружие и выполняли преступные приказы против крымчан.

- С кем еще вы беседовали вместе с Саблиным и Малофеевым?

- Вечером того же дня мы встретились с Константиновым на катке. Я попросил его прийти, и мы встретились. На площадке были Саблин, Малофеев и еще два интересных человека, которые тоже сопровождали Дары волхвов. Они непубличные, фамилии этих людей ни о чем не скажут. Могу лишь сказать, что они были с бородами и, вполне возможно, носили статус каких-то официальных лиц православной церкви.

- Вы их до этого не знали?

- Не знал. Мы сидели в кафе на катке вшестером и дискутировали. И вот тогда откровенно стоял разговор, готов ли Константинов в случае возникновения хаотической ситуации в Киеве на какие-то более резкие действия, связанные с автономностью Крыма, с меньшей зависимостью Крыма. Константинов очень удивился или по крайней мере сделал вид. В тот момент он общался очень дипломатично, но я знаю Владимира Андреевича давно и знаю его пророссийские настроения, мы с ним на этом же катке неоднократно говорили о том, что вариантов у Крыма на самом деле не остается. В тот день стороны разошлись удовлетворенные разговором.

- Вы доверяли Малофееву, которого знали первый день, и обсуждали с ним такие вопросы?

- Я доверял Саблину, наши долгие отношения многократно были проверены разными сложными ситуациями.

Подготовка к свержению «македонцев»

- А Саблин вам объяснял причину своей активности и свой интерес? Он ваш близкий друг, но очевидно, что он все же не занимал какой-то важной позиции и не мог самостоятельно говорить от имени Москвы.

- Я этого точно не знаю, но могу предположить, что какой-то центр управления был.

- Он вам это давал понять?

- Я думаю, что Дима [Саблин] тоже до конца все не понимал. По моему субъективному мнению, он выполнял некую миссию и с учетом наших дружеских отношений, и с учетом моего статуса. Оглядываясь назад, можно сказать, что однозначно очень серьезно аналитически была продумана вся эта операция. Здесь, в Москве, в Кремле кем-то была продумана. Я, конечно, впечатлен тем, как тонко были вычислены психотипы всех участников этого процесса и, самое главное, было понимание общественного мнения на полуострове. Если мы понимаем с вами, что все это имело определенную режиссуру, то режиссеру нужно поставить пять с плюсом.

- У вас, сына советского офицера, не было в тот момент ощущения, что вы делаете что-то неправильное?

- Наоборот, была полная уверенность в правильности действий. Мой отец, кстати, офицер и настоящий патриот России.

- А до этого сомневались?

- Нет, до этого я не получал таких внятных сигналов. Единственное, что меня беспокоило, – что Крым станет непризнанной территорией со статусом, напоминающим статус Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья. Мы понимали, что это для нас путь в никуда и единственный шанс – это стать полноправным субъектом России. Именно эту проблему мы называли всем, с кем мы встречались.

- То есть вам пообещали, что абхазский и приднестровский варианты исключены?

- К счастью, мы получили понимание, что если все это произойдет и если крымчане поднимутся и готовы будут на такие действия, то их никто не даст в обиду, и что высока вероятность, если будет проведен референдум, а тогда в первый раз об этом начали говорить, то у всех этих процессов будет легитимное основание.

- И через два месяца референдум состоялся.

- Он состоялся ровно через два месяца, но изначально он планировался в мае. Даты не было, никто же не знал, что все будет происходить так стремительно. Все рассчитывали, что Янукович хлопнет кулаком по столу, наведет порядок.

- И если бы так произошло, то вариант с референдумом отпадал?

- Ну а зачем? Тогда просто Украина становится близкой России страной, все проблемы, связанные с украинизацией, снимаются, все разорванные экономические связи с Россией восстанавливаются, и все хорошо. То есть в принципе получался классный выход из ситуации: Крым в составе Украины, а Украина братская, близкая России страна, член Таможенного союза, Евразийского союза и так далее. В принципе, эта модель была для всех удобной, но, видимо, и в Москве, и у нас уже сомневались, что Янукович удержится.

- Больше с Могилевым не пытались начать диалог?

- После того как Могилев отказался встречаться, к нему в Симферополь прилетал Сурков. О чем они говорили, мне неизвестно. Могу только сказать, что Могилев был взволнован и расстроен и, судя по его словам, Сурков тоже не был удовлетворен встречей.

- А вам сигналы какие-то приходили? Что происходило?

- Шла огромная медийная война, борьба за умы. В Крыму она абсолютно выигрывалась нами с позицией, что майдан – это зло. Попытки провести майдан [в Крыму] жестко подавлялись, причем часто это делалось искренне нашими сторонниками. К счастью, до физического насилия дело не доходило. Им просто не давали выступать. И дальше все медленно начинало погружаться в хаос. Из Киева начали приходить уже какие-то совсем несуразные команды.

- Какова роль крымского «Беркута»?

- Это был очень важный момент. В силу того что крымчане всегда плохо относились к попыткам украинизации, крымский «Беркут» – это были убежденные и искренние бойцы. У них три человека погибли на майдане в Киеве. В один из дней я присутствовал на похоронах одного из «беркутят» и увидел искренние слезы огромного количества людей, сожаление, которое начинает переходить в  открытую агрессию: «за что вообще?» И вот тогда на эмоциональном уровне я понял, что крымчане готовы и все может получиться.

- Какую позицию занимали активисты крымских татар?

- Быть готовыми к мобилизации огромного количества людей на выезд, причем на долгое время. У меня шли переговоры с меджлисом. Понятно, что в этот момент был паралич центральной власти в Киеве, в Крыму встал вопрос о снятии «донецкого» правительства, и меджлис начинал играть все большую роль. Тут было два тренда — в снятии волной «донецких» был зашит второй тренд: воссоединение с Россией. Очень многие депутаты эти вещи путали, не до конца понимали, что происходило. В отличие от меджлиса, который очень четко ставил вопрос о недопущении возможности референдума. И вот в один из моментов – а у нас был вице-премьер [Азиз] Абдуллаев, который представлял Меджлис крымскотатарского народа – я начал вести с ним и Ильясовым переговоры по поводу снятия «донецких» и о квотировании присутствия меджлиса в будущем крымском правительстве. Переговоры шли, а Могилев сидел в соседнем от меня кабинете. И вот в переговорах с меджлисом я столкнулся с проблемой – они говорили: «Вам без нас никуда. В Киеве заканчивается история Януковича». После разговора с Абдуллаевым у меня была встреча и с [председателем меджлиса Рефатом] Чубаровым, и они ближе к 15 февраля, когда в Киеве стало совсем плохо, четко предъявили свое требование: на тот момент треть постов в правительстве. Сам Чубаров планировал стать спикером крымского парламента.

- А когда созрела идея снятия «донецкого» правительства?

- Примерно 10 февраля. Занимались этим я и [нынешний глава Крыма Сергей] Аксенов. Когда мы уже приняли решение с Константиновым, в тот момент Аксенов был руководителем небольшой группы из трех депутатов «Русского единства». Но у него была мобилизационная структура, поскольку в свое время он руководил движением «Гражданский актив Крыма». Он мог собрать от 500 до 1000 человек, не без затрат, конечно. Когда мы вели те беседы с Константиновым, Аксенов был одним из явных антидонецких политиков. Когда пошли эти процессы в Киеве, мы все поняли, что это отличный шанс от них избавиться.

- А в самих переговорах о судьбе Крыма Аксенов участвовал?

- Первая серьезная встреча с ним у нас прошла в кафе-караоке на площади Советской в Симферополе. Это было утро, середина февраля. Перед нами на столе лежали два одинаковых списка депутатов, которые я распечатал, и мы стали напротив фамилий плюсы и минусы. Вопрос звучал примерно так: «Кто поддержит отставку «донецкого» правительства?» Вопрос о референдуме пока не звучал, хотя мы [с Аксеновым] говорили о том, что нужно двигаться в ту сторону. У Сергея было определенное недоверие к московским политикам. Когда я ему говорил: «Ну вот, наконец-то появился шанс!» - он говорил: «Ну, опять начнут петлять». Потом после встречи с Аксеновым у нас была встреча с Константиновым. Мы убедили его окончательно начать отказываться от «донецких» и что он, как спикер, должен внести в повестку этот вопрос. И мы начали созывать внеочередную сессию – для этого нужно было собрать треть подписей депутатов (всего в Верховном совете Крыма 100 депутатов. – «Ведомости»).

- И как реагировали депутаты?

- Первая проба сил показала, что в нашем списке было более 60 голосов. Но на первую сессию собрался 41 депутат. Некоторые приходили, закрывались в кабинетах и смотрели, куда ветер дунет.

- То есть в меджлисе поддерживали снятие «донецких»?

- Вначале да. И на переговорах Чубаров откровенно потребовал треть мест. Потом по мере нарастания хаоса в Киеве они требовали вообще первые роли себе. Говорили: «С вами или без вас мы этого добъемся, у нас в Киеве все хорошо с новыми будущими властями». Меджлис собрал митинг на площади Ленина. Он был посвящен защите прав человека. Может быть, повод и был искусственным, но они зацепились и собрали 10 000 человек у стен совета министров. Это был первый сигнал нам от лидеров крымских татар: ребята, не балуйтесь в эти все игры. Меджлис, кстати, очень активно получал информацию и указания из Киева, может быть, из-за океана, а может быть, из Турции. Они догадывались, куда мы движемся. Хотя мы публично никогда не говорили в переговорах с ними об этом.

- На переговорах с меджлисом вы тоже оглашали версию избавления от «донецких»?

- Вот когда они 10 000 человек все же собрали непосредственно перед сессией, пришел Абдуллаев и поднял ставки: «Ребята, 50% квота в новом правительстве». Я сказал ему, что это невозможно, а он предложил посмотреть в окно и сказал: «Мы сейчас просто придем и выкинем вас всех отсюда».

Спорить с ним было сложно, когда под окном стояли 10 000 человек, перепуганная милиция, а «Беркут» был на майдане. В здании совмина была паника. Все ожидали штурма. Могилев куда-то уехал, оставив меня дежурить. Я сидел в здании и понимал, что если уеду, это уже будет трусостью, хотя охрана отрабатывала вариант альтернативного отступления. И я Абдуллаеву абсолютно спокойно сказал: «Это невозможно. 14% населения и требовать 50% представительства – нет».

- Сумели договориться?

- Мы были готовы к компромиссам, а они уже отказывались. События развивались, планка поднималась. Дальше... здесь я не соблюдаю хронологию. В кабинете у Константинова я и Аксенов сидим и на троих обсуждаем вопрос будущего премьера. Отставка Могилева была уже всеми признана неизбежной.

- Формально ее еще не было?

- Формально ее не было, мы готовили сессию. Я был готов возглавить правительство на переходный период. Константинов в ответ предложил попробовать Донича. Донич был его первый вице-спикер. Пригласили Донича. Он пришел и отказался. Естественно, никакие вопросы об отношениях с Россией мы в кабинетах тогда не обсуждали.

- А вы вообще не боялись встречаться в кабинетах совмина? Служба безопасности Украины, наверное, вела прослушку?

- В том хаосе СБУ, которая занималась майданом, была парализована. Но да, мы опасались, конечно. Но понимали, что они в той ситуации были малоэффективны. Потом события стали развиваться стремительно. Потом бежит Янукович.

- Расскажите про это поподробнее.

- Вечером проходят переговоры Януковича, европейских министров иностранных дел и Владимира Лукина. Мы все напряженно ждем у телевизоров. Буквально за день до этого «Беркут» уже фактически зачистил майдан. Я, кстати, был до этого в Киеве, походил по майдану, посмотрел на людей.

- Когда вы там были?

- Я приезжал несколько раз: в январе и даже в первых числах февраля был на майдане – посмотреть, что там происходит.

- То есть вы были в Киеве на майдане, а в администрацию президента не ходили?

- Почему же. Я был в кабинете министров, был в офисе Партии регионов. Кстати, когда там погибли люди, для нас тоже был шок. Как это так? Погибли люди, которых мы знали, с которыми работали, и власть ничего не сделала, чтобы их защитить. Потом была зачистка майдана как реакция Януковича на убийства людей в офисе Партии регионов. Потом он дает «Беркуту» команду остановиться. Вот тогда я подумал, что, кажется, наступает катастрофа. Тогда якобы был звонок [вице-президента США Джо] Байдена Януковичу и переговоры с европейскими министрами и Лукиным. Они договорились в ту ночь, что в декабре будут выборы, Янукович будет исполнять обязанности, майдан расходится и до момента выборов формируется коалиционное правительство. И вот выходит Янукович с переговоров, выходят обескураженные [депутаты Верховной рады Олег] Тягнибок, [Арсений] Яценюк и [Александр] Турчинов, и у нас складывается ощущение, что вроде как договорились. Но потом происходят непонятные события, и в итоге Янукович оказывается в Харькове, где собирается съезд депутатов разных уровней в его поддержку.

- Какие команды в это время приходили вам в Симферополь?

- Мне говорит Могилев, что мы завтра летим в Харьков и я там должен выступать. Я же, когда Янукович уехал из Киева, понял, что наступил «день X», то, о чем мы говорили 16 января: Киев посыпался, и у Крыма других вариантов нет. Я отвечаю Могилеву, что не поеду. Он улетает в Харьков с группой депутатов. А мы уже активно в это время вели переговоры с руководителями украинских силовых ведомств в Крыму. Константинов улетел с ним, Аксенов остался в Крыму. Мы с ним активно ставим галочки напротив депутатских фамилий, смотрим, кто полетел. А большинство улетело с Могилевым в Харьков. И мне звонит Могилев из Харькова с претензиями, почему я не полетел. Я объяснил, что не хочу и не верю в этот фарс, не вижу смысла. Этот разговор был по телефону. И тогда он спрашивает: «Ты что, уже под «оранжевых» переметнулся?» Я его даже переспросил, что он имеет в виду. Тогда он сказал мне пойти и выступить на канале «1+1», где должно было быть прямое включение с площади Ленина. Я выхожу и говорю все, что думаю по поводу майдана, делаю резкие заявления, что Крым не согласится с госпереворотом на Украине, что легитимный президент — это Янукович. А наутро в средствах массовой информации идет комментарий Могилева о том, что он готов к диалогу с новыми украинскими властями. И в тот день состоялась первая сессия. Мы собираем депутатов. Это был самый эмоциональный для меня день. Скажу честно, мы могли проголосовать карточками – они у нас были, но мы решили голосовать по фактическому присутствию. При этом наши оппоненты привели прессу в здание Верховного совета Крыма.

26 и 27 февраля: два дня, определивших историю

- Приходилось слышать, что у депутатов отбирали мобильные телефоны...

- Это было на следующий день. А в этот день у нас не набралось 51 депутата, и пресса это видела. Поэтому напряженно начали пытаться их собрать.

- Это в тот день, когда под стенами Верховного совета Крыма собрался митинг крымских татар против вас и ваших сторонников?

- Да. Мы собирали депутатов на 11 часов. Потом Константинов переносит сессию на 13 часов, но и тогда мы видим, что у нас только 43 депутата, не хватает нескольких. Он объявляет перерыв до 15 часов, чтобы собрать. Константинов звонит одним, я начинаю отрабатывать других, Аксенов – третьих. У нас примерно было по 10-11 депутатов, которых мы должны были дожать и привести. Кто-то под капельницей, кто-то тупо с перепугу пьет водку... И в этот момент меджлис дает команду собирать срочно людей. Они смогли мобилизовать около 5500-7000 человек. За день до этого мы договорились с Аксеновым, что собираем наших сторонников. Финансировали организационно сбор сторонников я и он.

- Что это были за деньги?

- Мы вкладывали свои личные деньги, чтобы собрать наших сторонников в поддержку у здания Верховного совета.

- Какая это была сумма?

- Цифру называть не буду, но для меня это были большие деньги.

- Бесплатно люди не выходили?

- Есть организационные моменты – печать флагов, баннеров, оплата десятников, которые собирали людей. Это все требовало определенных затрат.

- То есть это деньги не за участие в митинге?

- Нет, люди выходили искренне. Каждый десятник получал какую-то заработную плату за то, что он привел 10 человек с собой. Не за деньги. Это были оргзатраты. По моим ощущениям, наших сторонников пришло чуть меньше, чем у меджлиса, – где-то 60 на 40 в пользу меджлиса. Общее количество митингующих было около 10 000. И депутатам нужно было через эту толпу просочиться. Те депутаты, за которых я отвечал, боялись проходить в здание, и мы вынуждены были выходить из здания, пройти через всю эту толпу и через пожарный вход заводить их. Они сидели по соседству со зданием в кафе, мы их там собирали и пытались их уговорить и затащить в зал. Все задавали один вопрос: «Мы будем голосовать за референдум о присоединении к России?» Я им отвечал так: «А вы как думаете сами?» Кто-то говорил: «Готов голосовать за отставку Могилева, а по этому вопросу давайте еще подумаем». Я соглашался. А на самом деле мы хотели включить этот вопрос в пакетное голосование — и об отставке, и о возможном воссоединении Крыма с Россией, что было антиконституционно. Жестко обсуждали формулировки. Депутат Клычников, начальник главного правового управления Верховного совета Крыма Валентина Шевель и я сидели втроем и никак не могли сформулировать вопрос. Клычников скандалил, Шевель говорила, что мы должны максимально в правовое поле Украины о референдумах вписаться. В итоге мы набрали 51 депутата. Но из Киева пошла команда милицейскому начальству, тогда [Арсен] Аваков был уже исполняющим обязанности министра внутренних дел, милиция не особо вмешивалась. Меджлис дает команду штурмовать. И я с шестого этажа смотрел на это «море», на давку. Было ощущение сюрреализма. Я не мог понять: я это вижу или мне кажется, что это происходит? Я видел, как люди находились в жутком состоянии, кричат, кого-то выносят. И здесь Аксенов себя в первый раз серьезно проявил как лидер. Он вышел вместе с Чубаровым, и, пока мы с Константиновым собирали депутатов, попытался развести в разные стороны этих людей, они вдвоем пытались эту давку остановить. В кабинете Константинова собрались все, там был хаос. Я сказал одному из крымскотатарских сотников: «Прекращайте этот цирк». Это был сотник с киевского майдана, который прибыл к нам на переговоры. Мы его проверили на наличие оружия, боеприпасов. Мы вчетвером – я, Константинов, Аксенов и этот сотник от крымских татар – вели переговоры. Он сказал, что если будет поставлен вопрос по Могилеву, то они поддержат. Но если мы поставим вопрос о воссоединении с Россией, то будет война. Он очень угрожающе себя вел, но мы его успокоили, что второй вопрос мы ставить во всяком случае в тот момент не собирались. Он хотел, чтобы мы чуть ли не поклялись, что этого делать не будем, но естественно, никто из нас не дал ему таких обещаний. Он спустился, и произошла какая-то короткая по времени разрядка. Но потом крымские татары резко пошли на штурм. Взломали двери ломом, оттеснили наших, используя перцовый газ. Они были очень хорошо подготовлены, организованы и все хорошо спланировали. У меджлиса была отличная мобилизационная эффективность – они очень быстро собрали людей, подвозили их. Среди них были хорошо подготовленные мужики с майдана – приехали 200 крымских татар, которые до этого были в Киеве. Они буквально встали колонной, вскрыли двери здания и ворвались, милиция не проявляла активности. Тогда было физически страшно. В итоге сессия была провалена – хотя у нас было необходимое количество депутатов, готовых голосовать. После того как они сорвали сессию, началось успокоение, и я с огромным трудом покинул здание, реально опасаясь за свою жизнь. Как покидал его Константинов, я не знаю. Помню свои ощущения: я вышел из здания, ехал с водителем и тогда испытал полное ощущение провала. Могилев стал с меджлисом ситуационными партнерами. Я приехал домой и попытался убедить супругу уехать с детьми через Керченский пролив. Сам я не допускал мысли уехать, но было ощущение, что все совсем плохо и грозит арест. Но супруга ехать отказалась. За день до этих событий стали активно приезжать депутаты Госдумы. В частности, был Саблин, приехал сенатор [Вячеслав] Фетисов. Всего был десант человек 40. Я начинал догадываться тогда, что наступает время действовать.

- Как отреагировал на эти события Могилев?

- Могилев в этот вечер собрал политсовет крымского отделения Партии регионов. Я позвонил Константинову и предложил пойти туда, потому что нам терять было нечего. Я приехал туда первым и заметил, как Могилев посмотрел на меня. За мной подъехал Константинов. Остальные наши сторонники подтягивались неохотно и были подавлены. Я вышел на трибуну выступить, высказал свою позицию, что Крым устал от донецких и что нужно это заканчивать. В ответ мы получили обвинения в желании воссоединиться с Россией и что мы агенты Кремля. Вице-премьер и управделами совмина Ольга Вдовина, крымчанка, но преданная Могилеву, предложила написать мне заявление о выходе из партии, потому что я предал и так далее. Потом вышел Константинов и эмоционально выступил. И Могилев здесь сделал политический ход  – он не стал нас исключать и наказывать, отложив это до конференции, которую он хотел собрать в ближайшее время.

- Как думаете, почему?

- Донецкие держались очень сильно за партийную вертикаль, и любое назначение шло решением политсовета партии. После заседания ко мне частично вернулась моя уверенность. В этот момент мне звонит журналист Олег Крючков и говорит, что в Симферополь приехали представители Авакова, чтобы арестовать командира «Беркута». Я приезжаю на базу «Беркута» в 11 вечера того же дня – они забаррикадировались и никого не пускают. Выступил перед ними. Когда зашел туда, в здании стояла гарь от шин после майдана. По ним стреляли, когда они уезжали из Киева. Сидят такие, знаете, прожженные мужики, уставшие во что-либо верить. Тогда я впервые им сказал про Россию и увидел живой интерес. Минут через 40 подъехал Аксенов. Мы там с ним увиделись в кабинете у начальника. Дальше произошло то, что должно было произойти.

- И тогда наступил день, когда в здании парламента Крыма ночью оказались вооруженные люди?

- Ночью в районе часа-двух неизвестные вооруженные люди зашли в здание.

- А кто их координировал, когда они заходили?

- На этот блок вопросов я не хотел бы отвечать. Но хочу сказать, что роль крымских элит в этих процессах вторична. И когда кто-то пытается сейчас на себя повесить ярлыки героев... В самообороне реально участвовало 500 человек, не больше. Сейчас там героев уже столько... Константинов тогда себя уже почувствовал уверенно, мы собрали в здании сессию. Я тогда дал первый комментарий прессе – сказал, что крымская самооборона взяла здание под контроль и интервью будет дано только российским журналистам. Тогда украинские журналисты попытались проникнуть, но получили в качестве отпора светошумовую гранату. Потом Могилев поехал в здание совмина и попытался в него проникнуть. Люди внутри здания сказали ему вежливо: «Извини, ты свободен». Хорошо вооруженные ребята «с голубыми глазами» тогда уже контролировали совмин и Верховный совет. Мы начали собирать депутатов. Здание было полностью оборудовано к долгой обороне, взять его могли только очень организованные люди с тяжелой военной техникой. Кстати, за день до появления российского флага над парламентом в Крыму развернулась кулуарная борьба за премьерство между депутатом от Блока Юлии Тимошенко [Андреем] Сенченко и бывшим полпредом президента в Крыму [Сергеем] Куницыным. В день, когда мы провалили сессию, Сенченко ходил по зданию парламента и говорил: «Что вы делаете? Я получаю указ Турчинова и представление на парламентскую сессию о том, что я будущий председатель совета министров». Турчинов и Сенченко – однопартийцы и друзья. И он уже торговался по структуре будущего состава совмина. Со мной он не общался принципиально, потому что на мне висел пророссийский ярлык. Но с рядом других ныне героических персонажей у него уже были какие-то договоренности.

- Как развивались события дальше?

- На ту сессию, которая проходила уже в здании под российским флагом, из Москвы рекомендовали избрать Леонида Грача – главного коммуниста Крыма, спикера Верховного совета в 1999-2004 гг. Он очень известный человек, в возрасте, харизматичный, жестко выступал против Киева. Когда нам дали эту рекомендацию, это не было жестким требованием. Естественно, реакция у депутатов была отрицательной, потому что Грача все не любили и знали, что он абсолютный монарх и его власть была бы абсолютной. Многие опасались, что не впишутся в будущий формат, поэтому Грачу категорически сказали "нет". На что нам сказали, что нужно быстрее определяться, потому что события развиваются быстро.

В зале 53 депутата точно было. При входе все сдавали мобильные телефоны, чтобы не дай бог лица очень вежливых людей не попали в Instagram. Это было из соображений безопасности, чтобы не раскрыть, где находятся огневые точки. У меня было праздничное ощущение, хотя за день до этого, после того как меджлис взял госсовет, мне казалось, что все плохо.

- Меджлис допустил ошибку, оставив здание?

- Нет, все было сделано очень умно. Были варианты [развития событий] «А» «Б» «В» «Г» и «Д». Вариант «А» был: мы сами все сделаем, и тогда нас будут охранять. После того как мы это не сделали, поняли, что будет вариант «Б» , что нужно показать силу и меджлис должен понять, что его вторая попытка захватить здание будет встречена пулями. На самом деле это была разумная позиция, потому что меджлис проливать свою кровь за украинские события не захотел. Они были в шоке от происходящего. В зале было 53 депутата, уже вечерело, а мы никак не могли договориться, кто будет руководителем Крыма. Депутаты [Сергей] Шувайников и [Лентун] Беззазиев внесли мою фамилию, Константинов внес Аксенова – подчеркиваю, Константинов. А очень сильная, влиятельная группа внутри крымского парламента того состава – группа [Александра] Мельника – враждовала с Аксеновым еще с 1990-х гг. Когда Константинов внес Аксенова, Мельник был в легком шоке, сказал: «Ребята, вы что делаете?» И тогда Мельник стал активно собирать голоса – они выдвинули в премьеры Виктора Плакиду, который был постпредом Януковича в Крыму на тот момент. Это взвешенный политик, крымчанин греческого происхождения. В итоге в премьеры было выдвинуто трое. Было рейтинговое голосование, и мы поняли, что даже из этих 53 депутатов никто не набирает большинства. Состоялся мой разговор с Константиновым и Аксеновым втроем в кабинете. Константинов сказал: «Сейчас нужен Че Гевара, а не хозяйственник. Хозяйственник будет нужен потом». Чтобы не разделять и не заниматься личными амбициями в этот сложный момент, я снял свою кандидатуру и получил предложение стать первым вице-премьером. Об этом я сказал с трибуны и попросил всех своих сторонников поддержать Аксенова.

- Не жалеете об этом?

- У меня есть принцип: ни о чем не жалеть. Где-то у меня были сомнения, но я считаю, что по-другому в этот момент было бы неправильно. Закончилось бы это тем, что нас бы в этом здании просто снесла толпа, и наши личные амбиции были бы тому виной. Мне поступало предложение от Мельника консолидировать силы, и он в принципе готов был поддержать меня. Тогда расклад был бы, наверное, совершенно другой, но я посчитал, что если мы с Аксеновым и Константиновым вместе эту кашу заварили, то с моей стороны было бы нечестно вываливаться из этой обоймы. В итоге Аксенова мы избрали. Он выступил в парламенте. Вряд ли это можно было назвать красноречивым выступлением. Сейчас он выступает уже лучше. На следующий день мы заехали в здание совмина, который был под контролем вооруженного спецназа. В здании был погром, в том числе и в моем кабинете. Аксенов начал активно заниматься украинскими силовиками, я начал брать в управление хозяйственных вопросы. Сергей также попросил меня вступить в переговоры с воинскими частями Украины в Феодосии, Бахчисарае и Перевальном. В перевальнинской воинской части в советское время служил мой отец. Главными переговорщиками в этой одной из самых боеспособных частей были Саблин и Ковитиди. Правда, был момент, когда приехал бывший министр обороны Украины Кузьмук и очень жестко стал на них давить, и они опять начали уходить от наших договоренностей. Честно говоря, украинские военные в Феодосии заслуживают уважения, потому что мы им создали тяжелые условия: у них не было света, воды, пищи. По одному они там через забор выпрыгивали, но держались – и в итоге ушли. Договорились, что личное оружие они отдают, но мы им возвращаем за Перекопом, когда они его пересекут.

- Договор выполнили?

- Частично да. Мы выполнили все взятые на себя обязательства, и они с честью ушли. Остальные части легко и быстро посыпались. Дальше пошли переговоры с меджлисом. Он мог в тот момент мобилизовать от 20 000 и более человек, и они могли сильно изменить баланс сил. Если бы они поднялись и пошли, была бы кровь, потому что мы бы тоже не отступили, для Украины это могло стать сигналом для активных действий. В этот момент зеленые вежливые люди очень активно высаживались в Крыму, активно разворачивались – и в принципе баланс сил в течение дней полностью изменился, хотя было несколько инцидентов. Так, был момент со стрельбой на площади Ленина, был момент со стрельбой в здании МВД Крыма, куда приехал назначенный Киевом новый министр Игорь Овруцкий из Феодосии и начал давать жесткие команды, там тоже пришлось пострелять в воздух, чтобы они разоружились и сдали оружие. Это и были основные события. Дальше приехал Рустам Нургалиевич Минниханов и провел очень сложные ночные переговоры с меджлисом. Меджлис был на грани, и я считаю, что Минниханов сыграл очень важную роль – он смог их уговорить не выступать.

Татарский ответ на крымский вопрос

- Как ему это удалось?

- Минниханов убедил их, что будет сессия госсовета Крыма, на которой они получат квоту в 20%, что [квота в одну] треть невозможна, потому что их 14% и квота в треть – это на 20% больше, чем они могут унести. И он гарантировал полностью безопасность. Тогда [председатель Меджлиса крымскотатарского народа в 1991-2013 гг. Мустафа] Джемилев был приглашен в Москву, он был в здании представительства Татарстана. Представительство, где состоялся телефонный разговор Владимира Владимировича [Путина] и Джемилева. Он был очень долгий и, в принципе, вселяющий надежду. Но потом Джемилев вернулся в Киев, попал в посольство США и вышел уже с агрессивными намерениями. За Чубарова мы боролись до последнего, и, честно говоря, здесь мы с Аксеновым разошлись во мнениях. Но Чубаров сейчас наговорил так много гадостей против российского Крыма, и я понимаю, что его участие в крымской политике уже невозможно.

- Кто предложил провести референдум 16 марта?

- Это решение принималось Константиновым, Аксеновым, мной и Олегом Евгеньевичем Белавенцевым, который потом стал полпредом [президента России в Крыму], он уже тогда появился. Скажу честно: его роль в процессе воссоединения Крыма с Россией реально очень велика.

- Он вам помогал?

- Кадровый военный, очень мудрый человек, и он очень активно помогал всем нам, ничего при этом не навязывая. Когда мы совещались, предлагалась и дата вместе с президентскими выборами на Украине в мае месяце. В кабинете уже у Аксенова дискутировали и вначале приняли решение о 30 марта. Но потом поняли, что тянуть нельзя, и 16 марта было утверждено. С точки зрения права можно сколько угодно спорить с западными оппонентами, но все было сделано абсолютно легитимно. Решение принял действующий и избранный по украинским законам парламент Крыма, а избрание премьером Аксенова было утверждено президентом Януковичем, который был на тот момент законным президентом. Мы получили факс с подписью Януковича о том, что вносит и согласовывает кандидатуру Аксенова.

- Что было сложного и важного в подготовке референдума?

- Сложно было с точки зрения организации работы участковых комиссий. Была проблема с печатью бюллетеней. Знаете, не было даже хорошей бумаги. Типография «Таврида» была в парализованном состоянии – и знаете, по какой причине? У нее не было газа, который отключили за неуплату еще в январе 2014 г. И я надавил на «Крымгаз», чтобы они включили им отопление. Были технические, бытовые проблемы.

- Во время подготовки референдума, в сам день голосования координировали ли свои действия с Москвой, с администрацией президента России?

- Понятно, что нас консультировали соответствующие структуры.

- Этот референдум называют навязанным, нелегитимным из-за присутствия российских военных.

- По самой процедуре принятия решение о референдуме – это легитимное решение, которое вписывается во все нормативные документы ООН «Право нации на самоопределение».

- По конституции парламент Крыма мог принимать подобное решение?

- Мог. У нас есть право и в украинском правовом поле оно есть – о проведении местных референдумов. Мы действовали исключительно в рамках этого закона.

- На местном референдуме не может приниматься решение о выходе из состава страны...

- Здесь мы воспользовались правом на самоопределение. Мы дали право крымчанам самим определиться. При этом Украина не воспользовалась своим шансом убедить крымчан в обратном, хотя нормативные документы по референдуму такое право им давали. Вопрос-то звучал как изначально? «Остаться в составе Украины с конституцией 1992 г. с более широкими полномочиями». И второй вариант: «Объявить о воссоединении Крыма с Россией».

- Ну вот когда прошел референдум и вы оказались, условно говоря, у разбитого корыта. Финансовая система, обеспечение водой...

- Скажу вот такой интересный момент. Когда прошел референдум, я как-то договорился о встрече с Константиновым. Захожу к нему в кабинет. И у него висит портрет Путина в кабинете и стоит российский флаг. Несколько дней назад у него висел Янукович и стоял украинский флаг. Я захожу в кабинет, а видимо, это только поставили, и у нас начинается истерический смех. И мы минуты три смеялись, глядя на то, как все быстро поменялось. И что уже не надо шептаться про всю эту историю. Многие депутаты так и не поняли, что произошло.

- Как не поняли?

- Ну не поняли. Я же говорил, что многие не почувствовали, что под трендом борьбы за снятие донецкого ига шла борьба за воссоединение с Россией.

- А как вообще эта идея прошла?

- Наверное, это было ситуативно. Снятие Могилева и «донецкой» власти в Крыму совпало с желанием депутатов о воссоединении с Россией. Многие депутаты просто откровенно боялись голосовать за Россию. Один депутат, не буду называть фамилию, приходил ко мне и говорил: «Могилева снимаем, а за воссоединение с Россией голосовать не буду». Сейчас он опять депутат крымского уже госсовета и активный борец за российские интересы.

Источник: http://www.vedomosti.ru/politics/characters/2015/03/16/esli-eto-imelo-opredelennuyu-rezhissuru---rezhisseru-nuzhno-postavit-pyat-s-plyusom